Ошарашили 9 декабря. Позвонил Дима Проскурин и сказал, что умер Валера Майоров. Первая реакция – да не может такого быть... Выяснилось – может...

Этот человек выводил меня в мой первый эфир 16 марта 1991 года. Детско-молодежный отдел в субботнем телеканале. И именно «субботний канал» – это стало крестом Валерия Евгеньевича.

Тогда, на закате Союза, именно эта программа стала чем-то вроде передовой ломающейся совковой системы СМИ. Абсолютная свобода.

Мы пришли втроем к Майорову, мне было 13 лет – с улицы. Предложили сделать отдел, предложили это прямо в прямом эфире. Сделали.

Сейчас это кажется неправдоподобным. Просто детишки с улицы, просто нашли здание ТВ, просто предложили – и получилось.

Уже позже, когда Валерий выходил из этого «странного периода» своей жизни, в 2005 году, я сделал статью про него для «МК». Мы просто посидели с ним на лавочке у входа на «Теле-Эхо» – слышал бы нас кто...

Майоров отметил тогда: «Если бы нас с тобой кто послушал, решили бы, что два психа». Странно, но я понимал всё, что он говорит. А говорил он образами, не пресс-релизными вылизанными словечками-тэгами нынешних СМИ, а именно образами, живыми картинами.

Помню свою злость, когда какая-то молоденькая «эшная» журналистка рассказывала коллегам, как видела Майорова пьяным. Очень смешно. Знала бы эта сопливая девочка, что такое Майоров. В начале 90-х она, наверное, еще разговаривать не умела. А он разговаривал – сквозными прямыми эфирами по полсуток на три области.

Помню гнев режиссеров канала – монтажные листы никогда не соблюдались. Когда Майоров говорил: «А теперь смотрим фильм», режиссер Олег Федоров, у которого я отпаивался чаем после прямых эфиров (он меня приводил в сознание для реальности окружающего мира), включал «Play» на эфирном видеомагнитофоне: «НО! еще хотелось бы напомнить, что...» – прерывает Майоров. Олег ругался, отматывал назад и ставил на паузу: «Из-за Валеры на пленках дырки будут скоро».

Таким он был – да, монтажки сползали с опозданием на час, да, головки видеомагнитофонов накалялись в режиме паузы, но все же слушали!

С утра включали телевизоры и слушали – и жили в режиме субботнего телеканала. Последний раз в «доармейский период» я видел Майорова на проводах австралийских спортсменов-парашютистов, организованных ЦСПК возле Лысой Горы в Солотче. Гуляли...

Потом я на некоторое время «выпал» из реальности – армия, милиция, Чечня...

С субботним телеканалом происходило что-то некрасивое. Всего, что было после ухода Валеры с канала, я уже не воспринимал. Менялась информационная эпоха.

Голодные до свободы журналисты учились зарабатывать. Со временем это стало единственной целью. Так же, кстати, погибала и «Вечерка» того, «поручиковско-михайловского», периода. Только бизнес – и ничего личного.

А у Майорова было все личное. Несколько лет назад Валерий оказался на съемках фильма «Воротилы» с Анни Жирардо в Рязани.

Первый раз я встретил его у библиотеки Горького, когда он делал сюжеты для своей программы на «Теле-Эхо» – снимал сюжет о съемке сцены фильма народного бунта у «мэрии» – Горьковки.

А потом и сам стал сниматься в фильме. Майор Майоров. Человек в форме майора внутренней службы. Был забавный эпизод на съемках в Московском РОВД. Валера по сценарию был майором. Ну, еще бы. Только после отснятых дублей заметили, что в кадре на некоторых сценах на кресле Валеры висит китель с полковничьими погонами. Так, кажется, всё в фильме и осталось.

Потом я попал в 4 эпизода фильма, тоже благодаря Валерию. Потом был конфликт продюсеров Жирардо с рязанскими журналистами. Девушка, нанимавшая меня для съемок, сказала: «Если спросят, знала ли я, что вы журналист – отвечайте, что я не знала, хорошо? Нам запретили брать в фильм журналистов».

Я написал большую статью про рабочий день на площадке с Анни Жирардо. На следующей съемке вся площадка читала этот номер. Я уже собрался сбегать. Но приехал Майоров с Сергеем Кутыровым (директор «Теле-Эхо») и притащил меня к продюсерам фильма.

«Дай я тебя расцелую за статью!» – кричал мне один из продюсеров. Потом сказали, что он был нетрадиционной ориентации, и я обрадовался, что не пошел к нему на расцеловывание.

Жирардо дала первый в Рязани автограф на моей статье, храню этот номер, а экземпляр газеты ушел в музей Анни в Париже.

А потом позвонил Майоров и сказал: «Дим, тебя приглашают на проводы Жирардо». Гуляли в «Ловече». На время я свел вместе эту атмосферу и атмосферу тех проводов австралийцев в Солотче.

Валерий много шутил, смеялся, что-то показывал. Он был как общественный вещатель – его можно было слушать часами.

Когда мне нужна была специальная одежда для съемок одной сцены «Воротил», Майоров потащил меня с женой Оксаной к себе домой в Рощу. Дал одежду (хоть я и отпирался, изначально считалось, что я просто довезу Валеру до дома), показал свое жилище. Главное впечатление – очень много книг. Стена из стеллажа для книг.

Еще Валера очень уважал Евгения Каширина. В том интервью для «МК» он буквально кричал (Каширин еще был жив): «Дайте человеку всё и сейчас! У него дар божий – учить детей! Ну не надо потом мемориальных досок и сопливых речей на могиле – дайте человеку всё сейчас!»

Потом была и доска в честь Каширина, и сопливые речи, в том числе и от тех, кто выкинул студию Каширина на улицу – вместе с детьми-учениками.

В последние годы, уехав из Рязани, я почти не слышал о Валерии. Но мысль о том, что он вот там, рядом – в Рязани, он есть, он что-то делает, он творит – она грела.

Я много раз говорил ему: а почему бы не реанимировать субботний канал? Ведь столько лет работали? Представляешь, собрать всех наших журналистов и сделать пару выпусков – это же будет история! Это же будет интересно!

Он только отвечал, что время настолько рвануло вперед, что он не может за ним успеть.

Он так и остался – в том субботнем телеканале на всю жизнь. А всё остальное – лишь пауза между эфирами. Волшебное время, когда камеры работали по полсуток, а Нина Алешина привозила с улиц города сама еще не знала что, смотрела итог работы уже в эфире. Время полной свободы в головах и на экранах.

В наше затюканное пропагандистское информбезумное время таким, как Майоров, действительно не удалось «догнать время». Хотя бы потому, что они этого и не хотели.

Господи, какая ужасная новость...